Фильм «Формула любви»
— Оладушки, оладушки, где были — у бабушки.
Я Джузеппе Калиостро. Верховный иерарх сущего. Взываю к силам бесплотным, к великим таинствам огня, воды и земли. Я отдаюсь их власти и заклинаю перенести мою бестелесную субстанцию из времени нынешнего в грядущее, дабы узрел я лики потомков, живущих много лет тому вперёд.
Уно-уно-уно-ун моменто.
О, как же я люблю вас,
Прекрасное создание,
Люблю ваш облик нежный И этот чудный взгляд!
И ваша неподвижность,
И бледность, и молчанье
Душе моей так много
О многом говорят!
Визит к генералу Бибикову, беседа о магнетизме…
А-а…
— Визит к камер-фрейлине Головиной с целью омоложения и превращения оной в девицу…
— Не поспеваем.
— Княгиня фон Кизеветр, варение золота из ртути.
— Хочу сразу предупредить, ртуть у нас кончилась.
— Какой ты меркантильный, Маргадон… О душе бы подумал!
— О душе? О душе… О душе… Мария.
— Мария…
Господа, вот, это и есть великий магистр. А это его спутница, Мария Ивановна.
Разрешите представиться: здешний художник, Загосин Модест Тимофеевич. Мечтаю написать ваш портрет.
— После, сударь, после.
— Селянка, у тебя бабушка есть?
— Нет.
— Сиротка, значит.
— Подь сюды.
— Хочешь большой, но чистой любви?
— Да кто ж её не хочет?
— Тогда приходи, как стемнеет, на сеновал. Придёшь?
— Выбирайте, ваше преосвященство!
— Это право хозяина. Пусть сама судьба станет нашим арбитром. Надеюсь, застрелиться в присутствии гостя не противоречит вашим обычаям?
— Прошу простить за дерзость…
— В чём же дерзость?
— Я насчет того, что помыслил придать идеалу черты ваши и публично о сем признался…
— Теперь, стало быть, передумали?
— Господа, я последний раз предлагаю вам подумать о примирении.
— Мерси, но сие невозможно.
— Тогда к барьеру.
— А «любовь» у латинцев как обозначалась?
— «Любовь», Фимка, у них слово «амор»! И глазами так..
— Амор…
Жуткий город. Девок нет, в карты никто не играет.
В трактире украл серебряную ложку, никто и не заметил. Посчитали, что ее и не было!
— Варварская игра, дикое место, меня тянет на родину.
— Степан! Степан, у гостя карета сломалась.
— Вижу, барин. Ось полетела. И спицы менять надо…
— За сколько сделаешь?
— За день сделаю.
— А за два?
— Ну… Сделаем и за два.
— А за пять дней?
— Ежели постараться… можно и за пять.
— А за десять?
— Ну, барин, ты задачи ставишь…
— Вам легче, сударь?
— Да, вроде бы отпустило.
— Волшебник… Уж как нам благодарить-то вас?
— Никак! Благодарите природу. Она лечит. Я лишь жалкий инструмент в ее руках…
— Еще бы несколько сеансов, Иван Антонович, и ваш недуг навсегда бы отступил… Но, увы! Дела заставляют меня срочно покинуть Санкт Петербург…
— Никак нельзя задержаться?
— Никак, меня ждут Варшава, Париж, Копенгаген…
Перемещается.
— Уходит.
— Куда это он?
— Куда-куда, в грядущее.
— Должен вас огорчить, друзья! Сейчас мне было видение… Галатею будут звать Лоренцией.
— Я так и думал, господа, прошу, прошу вас.
— Нас унижают, Жакоб. Ваш удар, прынц!
— Абсолютно верно. Тем более что организм ваш, батенька, совсем расстроен неправильным образом жизни… Печень вялая, сердечко шалит… Как вы с ним две тыщи лет протянули, не пойму!
Здесь всё от меня зависит.
Как тебя зовут?
— Прасковья Тулупова.
Вы получите то, что желали, согласно намеченным контурам.
— К чёрту контуры! Я их уже ненавижу. И если вы не в силах разрушить это каменное изваяние, то я сам это сделаю!
О, как же я люблю вас,
Прекрасное создание,
Люблю ваш облик нежный И этот чудный взгляд!
И ваша неподвижность,
И бледность, и молчанье
Душе моей так много
О многом говорят!
— Обо мне спроси, граф. Сколько мне на роду написано?
— В твою судьбу хочу вчитаться, но не разборчива строка… Лишь вижу цифру 19… Пока.
— Учиться всегда сгодится, трудиться должна девица, не плюй в колодец — пригодится.
И как говорится.
— Есть один план, но, боюсь, он будет неверно истолкован… Со мной может поехать кто-то из близких больного. Я имею ввиду родственника.
Таким образом, я смогу осуществлять лечение опосредованно… Через родного человека. Такое случалось в моей практике и приносило плоды…
Марэ, белладонна!
Эвон бель кальсонэ.
Саи кети амо семприамо!
Донна белямарэ,
крэдэрэ кантарэ,
Далми иль моменто,
кени пьяче пью!
Уно-уно-уно-ун моменто.
— Язык. Закройте. Откройте. Закройте. Откройте. На что жалуемся?
— На голову жалуется.
— Это хорошо. Лёгкие дышат, сердце стучит.
— А голова?
— А голова предмет тёмный и исследованию не подлежит.
— Голова все может. Давайте все с самого начала.
— О, чёрт вас всех побрайт, Здрав-стфуй-те!
— Мягче… Напевнее. Сосредоточьтесь, ещё мягче, прошу вас.
Теперь ступайте к ней. Ваша мечта ждёт вас с нетерпеньем.
Оладушки
— Теряю былую лёгкость! После ужина — грибочки, после грибочков — блинчики… Жуткое селение. Двери не запирают. Вчера спросил у ключницы 3 рубля, дала, мерзавка! И не спросила, когда отдам.
— Не, это не Жазель! Жазель была брунетка, а эта вся белая.
Да зачем же они её так крепят?.. Английская вещь!
— Сердце такой же орган, как и иные… И подвластен приказу свыше.
— Вот оно забилось часто-часто. А вот реже. Пожалуйста, совсем остановилось. Прикажете ему замереть навсегда? Или пустить?
— Христос с вами! Пустите!
— Пускай.
— Да что ж ты так растревожился, друг мой?!
— Тебе ж нельзя вставать! Ляг сию ж минуту!
— Дядь Степан, ихний кучер на меня в лорнет посмотрел, чего это он, а?
— Чего-чего… Зрение слабое.
— Но ведь это обман…
— Человек хочет быть обманутым, запомни это. Все обманывают всех, но делают это слишком примитивно. Я один превратил обман в высокое искусство, поэтому стал знаменит.
— Я вернусь к тебе. Я обязательно вернусь к тебе. Только другим. Правда-правда. Вот те крест.
Совсем другим.
Видите эту вилку?
— Ну?
— Хотите, я ее съем?
— Сделайте такое одолжение.
— Да что вы, граф? Помилуй Бог! Вы меня как хозяйку позорите… Сейчас десерт! Фимка! Ну что ж ты стоишь! Неси бланманже с киселем!
— Хорошо, Джузи. Я сделаю всё, что ты хочешь. Соблазню, очарую, убью. Лишь бы ты не страдал.
— Силь ву пле, дорогие гости, силь ву пле… Же ву при, авек плезир… Господи прости, от страха все слова повыскакивали… Алексис, они что, по-нашему совсем не понимают?
В 1791 году Джузеппе Калиостро вернулся на родину в Рим, где неожиданно сдался в руки правосудия. Суд приговорил его к пожизненному заключению. Лоренца навещала его.
Незадолго до его смерти она передала ему рисунок неизвестного художника, присланный из России. Кто был изображен на сем рисунке, и что означали эти люди в судьбе великого магистра, историкам так и не удалось установить.
